Э. Аронсон
Общественное животное. Введение в социальную психологию
Предисловие научного редактора русского издания
Эллиот Аронсон, выдающийся американский социальный психолог, родился в 1932 г. в небольшом городке под Бостоном в штате Массачусетс. Его родители были бедны и не получили хорошего образования, но Эллиот в 1950 г. поступил в Брэндайзский университет. Там он однажды случайно попал на лекцию по вводному курсу психологии, которую читал Абрахам Маслоу. Лекция была посвящена предрассудку, и вопросы, которые ставил Маслоу, точно совпали с теми, что в детстве возникали у самого Эллиота, страдавшего от антисемитских преследований со стороны своих сверстников. Эта лекция произвела на Аронсона столь сильное впечатление, что он поменял специализацию в колледже с экономики на психологию.
После получения степени бакалавра Аронсон, по настоянию Маслоу, решает продолжить образование и в 1956 г. поступает в аспирантуру Стэнфордского университета. Здесь произошла его встреча с Леоном Фестингером, который к тому времени как раз закончил свою книгу о когнитивном диссонансе. Эта встреча определила весь дальнейший научный путь Э. Аронсона.
Окончив аспирантуру, Аронсон преподавал и вел исследования в Гарвардском, Техасском и Миннесотском университетах, а последние 25 лет он является профессором Калифорнийского университета в городе Санта-Круз. В 1954 г. он женился на Вере Рабинек, у них четверо взрослых детей.
Эллиот Аронсон известен своими изящными теоретическими идеями, изобретательными экспериментами, остроумными и эффективными прикладными исследованиями и разработками, многочисленными статьями и книгами. Каждый, кто хочет глубоко освоить социальную психологию, часто обращается к "Настольной книге по социальной психологии" (The Handbook of Social Psychology, 1968, 1985) - авторитетнейшей сводке социально-психологического знания, соредактором двух изданий которой он является.
Э. Аронсон внес серьезный вклад в различные области социальной психологии - в изучение диссонанса, убеждающей коммуникации, межличностной привлекательности, предрассудка, экспериментальной методологии. Он удостоен самых авторитетных наград за достижения во всех возможных для ученого сферах деятельности: исследования, книги, педагогическую деятельность и решение практических проблем.
Разносторонняя одаренность Аронсона помогла ему создать один из лучших учебников по социальной психологии, который вы сейчас держите в руках. Книга "Общественное животное" выдержала уже семь изданий в США и переведена на 14 языков мира. Замечательно, что в свет выходит ее перевод и на русский язык.
Есть несколько причин, по которым для тех, кто стремится понять механизмы и законы внутреннего мира и социального поведения человека, книга Э. Аронсона особенно интересна и полезна.
Прежде всего, завораживает общий пафос автора и научного сообщества, которое он представляет, - показать (и доказать!), что сложнейшие психологические явления могут быть изучены средствами науки". построением теорий, выдвижением гипотез, их проверкой в ходе контролируемых экспериментов, в результате которой теория подтверждается или опровергается. Название книги "Общественное животное" лишний раз подчеркивает, что сложнейшие феномены социального поведения человека можно понять, используя, в принципе, ту же научную стратегию, что и при изучении других - "не общественных" животных.
В этой связи уместно вспомнить, что и в нашей стране, начиная с 60-х гг., отечественные ученые приложили немало усилий, чтобы в тесных рамках идеологических запретов и ограничений все-таки узаконить научное социально-психологическое знание, поставить социально-психологическое образование (прежде всего в Ленинградском и Московском университетах), начать развивать исследования в этой области науки, публиковать научные статьи, монографии и учебники. Прежние идеологические запреты отменены, но возникли новые, если можно так выразиться, методологические сопротивления на пути научного подхода к социально-психологическим феноменам. Я имею в виду популярные сегодня рассуждения о неприменимости "позитивистских" подходов к изучению сложных феноменов человеческой психики, о различии между "объяснением" (применимым якобы лишь к объектам физического мира) и "пониманием" (претендующим на монополию в познании антропологических и социальных феноменов), о преимуществах "качественной" методологии в сравнении с "количественной" и т.д. Лучшим ответом на подобный методологический скепсис (и уж тем более на попытки заменить науку мистикой) служит "демонстрация силы" - описание Аронсоном реальных успехов строго научного изучения сложных социально-психологических явлений человеческой психики, его преимуществ перед обыденными, житейскими формами познания.
Другая крайность - сделать из науки собрание священных истин, которые непонятно, как возникли, а потому и непонятно, как связаны между собой и как могут быть подвергнуты изменению. В конечном счете, такая установка лишает человека подлинной свободы в обращении с научной информацией. Учебник Аронсона осуществляет мощную прививку против подобного отношения к науке. В книге сохранен весь драматизм борьбы за знание, которое не преподносится и не воспринимается как нечто закостеневшее, раз и навсегда установленное, а то, что на сегодня установлено, обосновывается в книге не ссылками на авторитет "науки" и "ученых", а доказательной логикой теоретизирования, процедурами экспериментальной проверки теоретических гипотез. Наука - то, что сделано, делается и переделывается человеческими руками и головой. Она предстает как система знаний и практик их добывания, открытая дальнейшему развитию, в котором автор приглашает принять участие, вооружая читателя соответствующими инструментами.
Итак, книга Аронсона, посвященная, несомненно, интереснейшим явлениям человеческой психики, является в то же время и воплощением научности, убедительно демонстрируя ложность деления психологии на "естественнонаучную" и "интересную".
Еще одна граница, которую разрушает Аронсон своим учебником, - это противопоставление психологии теоретической и практической. В книге постоянно наводятся мосты между наукой и практической жизнью, и автор щедро делится результатами своих собственных прикладных исследований по проблемам экономии энергии, преодоления этнических и расовых предрассудков в школьном классе, профилактики СПИДа и др. Принципиальная особенность этих исследований состоит в том, что они базируются на фундаментальных теоретических идеях, конкретные прикладные проблемы решаются не ad hoc, как это чаще всего делается, а исходя из общих принципов и закономерностей.
Э. Аронсон пришел в науку, видя в этом наилучшую возможность приносить пользу людям, но затем, как он пишет в своей автобиографии, исходный мотив - делать добро - стал постепенно вытесняться мотивом поиска истины: последовательность, характерная для многих ученых-психологов. Так что прикладные исследования столь важны для Аронсона еще и потому, что дают ему возможность совместить оба этих мотива - одновременно и делать добро (способствуя, как он выражается, "усовершенствованию человечества"), и искать истину. Те, кто близко знает автора, проницательно замечают, что в этом, как и в других своих проявлениях, он сочетает, казалось бы, несовместимые свойства двух своих столь непохожих друг на друга (и не любивших друг друга) учителей - мягкость и гуманистическую ориентацию А. Маслоу и жесткий сциентизм Л. Фестингера.
Представление о бесполезности теоретической психологии для решения практических проблем и иллюзия независимости прикладных областей психологии от теоретических в России сегодня, к сожалению, широко распространены и влияют на организацию психологического образования, отбор переводимой литературы, планирование научных исследований. Учебник же Аронсона убедительно демонстрирует, что, как и в физике, в социальной психологии "нет ничего практичнее хорошей теории".
Например, для Аронсона, как и для всей современной американской социальной психологии, одной из центральных теоретических идей, получивших мощное экспериментальное подтверждение, является идея власти ситуации в детерминировании социального поведения. И вот этот общетеоретический пафос оказывается на редкость практичным. Из него следует, что для решения многих социальных проблем и столь актуального для нас сегодня реформирования различных сфер социальной жизни вовсе не обязательно затевать трудную переделку личностных свойств людей! Не раз в этой книге мы прочтем, как решая ту или иную практическую проблему, социальные психологи направляли свои усилия не на исправление личностных несовершенств людей, а на эффективное выстраивание ситуации, приводящее к нужному изменению поведения и психики.
Аронсон Э.
Общественное животное. Введение в социальную психологию.
уч., изд. 7.
пер. с англ.
Предисловие научного редактора русского издания
Эллиот Аронсон, выдающийся американский социальный психолог, родился в 1932 г. в небольшом городке под Бостоном в штате Массачусетс. Его родители были бедны и не получили хорошего образования, но Эллиот в 1950 г. поступил в Брэндайзский университет. Там он однажды случайно попал на лекцию по вводному курсу психологии, которую читал Абрахам Маслоу. Лекция была посвящена предрассудку, и вопросы, которые ставил Маслоу, точно совпали с теми, что в детстве возникали у самого Эллиота, страдавшего от антисемитских преследований со стороны своих сверстников. Эта лекция произвела на Аронсона столь сильное впечатление, что он поменял специализацию в колледже с экономики на психологию.
После получения степени бакалавра Аронсон, по настоянию Маслоу, решает продолжить образование и в 1956 г. поступает в аспирантуру Стэнфордского университета. Здесь произошла его встреча с Леоном Фестингером, который к тому времени как раз закончил свою книгу о когнитивном диссонансе. Эта встреча определила весь дальнейший научный путь Э. Аронсона.
Окончив аспирантуру, Аронсон преподавал и вел исследования в Гарвардском, Техасском и Миннесотском университетах, а последние 25 лет он является профессором Калифорнийского университета в городе Санта-Круз.
В 1954 г. он женился на Вере Рабинек, у них четверо взрослых детей.
Эллиот Аронсон известен своими изящными теоретическими идеями, изобретательными экспериментами, остроумными и эффективными прикладными исследованиями и разработками, многочисленными статьями и книгами. Каждый, кто хочет глубоко освоить социальную психологию, часто обращается к "Настольной книге по социальной психологии" (The Handbook of Social Psychology, 1968, 1985) - авторитетнейшей сводке социально-психологического знания, соредактором двух изданий которой он является.
Э. Аронсон внес серьезный вклад в различные области социальной психологии - в изучение диссонанса, убеждающей коммуникации, межличностной привлекательности, предрассудка, экспериментальной методологии. Он удостоен самых авторитетных наград за достижения во всех возможных для ученого сферах деятельности: исследования, книги, педагогическую деятельность и решение практических проблем.
Разносторонняя одаренность Аронсона помогла ему создать один из лучших учебников по социальной психологии, который вы сейчас держите в руках. Книга "Общественное животное" выдержала уже семь изданий в США и переведена на 14 языков мира. Замечательно, что в свет выходит ее перевод и на русский язык.
Есть несколько причин, по которым для тех, кто стремится понять механизмы и законы внутреннего мира и социального поведения человека, книга Э. Аронсона особенно интересна и полезна.
Прежде всего, завораживает общий пафос автора и научного сообщества, которое он представляет, - показать (и доказать!), что сложнейшие психологические явления могут быть изучены средствами науки". построением теорий, выдвижением гипотез, их проверкой в ходе контролируемых экспериментов, в результате которой теория подтверждается или опровергается. Название книги "Общественное животное" лишний раз подчеркивает, что сложнейшие феномены социального поведения человека можно понять, используя, в принципе, ту же научную стратегию, что и при изучении других - "не общественных" животных.
В этой связи уместно вспомнить, что и в нашей стране, начиная с 60-х гг., отечественные ученые приложили немало усилий, чтобы в тесных рамках идеологических запретов и ограничений все-таки узаконить научное социально-психологическое знание, поставить социально-психологическое образование (прежде всего в Ленинградском и Московском университетах), начать развивать исследования в этой области науки, публиковать научные статьи, монографии и учебники. Прежние идеологические запреты отменены, но возникли новые, если можно так выразиться, методологические сопротивления на пути научного подхода к социально-психологическим феноменам. Я имею в виду популярные сегодня рассуждения о неприменимости "позитивистских" подходов к изучению сложных феноменов человеческой психики, о различии между "объяснением" (применимым якобы лишь к объектам физического мира) и "пониманием" (претендующим на монополию в познании антропологических и социальных феноменов), о преимуществах "качественной" методологии в сравнении с "количественной" и т.д. Лучшим ответом на подобный методологический скепсис (и уж тем более на попытки заменить науку мистикой) служит "демонстрация силы" - описание Аронсоном реальных успехов строго научного изучения сложных социально-психологических явлений человеческой психики, его преимуществ перед обыденными, житейскими формами познания.
Другая крайность - сделать из науки собрание священных истин, которые непонятно, как возникли, а потому и непонятно, как связаны между собой и как могут быть подвергнуты изменению. В конечном счете, такая установка лишает человека подлинной свободы в обращении с научной информацией. Учебник Аронсона осуществляет мощную прививку против подобного отношения к науке. В книге сохранен весь драматизм борьбы за знание, которое не преподносится и не воспринима-8
ется как нечто закостеневшее, раз и навсегда установленное, а то, что на сегодня установлено, обосновывается в книге не ссылками на авторитет "науки" и "ученых", а доказательной логикой теоретизирования, процедурами экспериментальной проверки теоретических гипотез. Наука - то, что сделано, делается и переделывается человеческими руками и головой. Она предстает как система знаний и практик их добывания, открытая дальнейшему развитию, в котором автор приглашает принять участие, вооружая читателя соответствующими инструментами.
Итак, книга Аронсона, посвященная, несомненно, интереснейшим явлениям человеческой психики, является в то же время и воплощением научности, убедительно демонстрируя ложность деления психологии на "естественнонаучную" и "интересную".
Еще одна граница, которую разрушает Аронсон своим учебником, - это противопоставление психологии теоретической и практической. В книге постоянно наводятся мосты между наукой и практической жизнью, и автор щедро делится результатами своих собственных прикладных исследований по проблемам экономии энергии, преодоления этнических и расовых предрассудков в школьном классе, профилактики СПИДа и др. Принципиальная особенность этих исследований состоит в том, что они базируются на фундаментальных теоретических идеях, конкретные прикладные проблемы решаются не ad hoc, как это чаще всего делается, а исходя из общих принципов и закономерностей.
Э. Аронсон пришел в науку, видя в этом наилучшую возможность приносить пользу людям, но затем, как он пишет в своей автобиографии, исходный мотив - делать добро - стал постепенно вытесняться мотивом поиска истины: последовательность, характерная для многих ученых-психологов. Так что прикладные исследования столь важны для Аронсона еще и потому, что дают ему возможность совместить оба этих мотива - одновременно и делать добро (способствуя, как он выражается, "усовершенствованию человечества"), и искать истину. Те, кто близко знает автора, проницательно замечают, что в этом, как и в других своих проявлениях, он сочетает, казалось бы, несовместимые свойства двух своих столь непохожих друг на друга (и не любивших друг друга) учителей - мягкость и гуманистическую ориентацию А. Маслоу и жесткий сциентизм Л. Фестингера.
Представление о бесполезности теоретической психологии для решения практических проблем и иллюзия независимости прикладных областей психологии от теоретических в России сегодня, к сожалению, широко распространены и влияют на организацию психологического образования, отбор переводимой литературы, планирование научных исследований. Учебник же Аронсона убедительно демонстрирует, что, как и в физике, в социальной психологии "нет ничего практичнее хорошей теории".
Например, для Аронсона, как и для всей современной американской социальной психологии, одной из центральных теоретических идей, получивших мощное экспериментальное подтверждение, является идея власти ситуации в детерминировании социального поведения. И вот этот общетеоретический пафос оказывается на редкость практичным. Из него следует, что для решения многих социальных проблем и столь актуального для нас сегодня реформирования различных сфер социальной жизни вовсе не обязательно затевать трудную переделку личностных свойств
людей! Не раз в этой книге мы прочтем, как решая ту или иную практическую проблему, социальные психологи направляли свои усилия не на исправление личностных несовершенств людей, а на эффективное выстраивание ситуации, приводящее к нужному изменению поведения и психики.
Не могу не упомянуть в этом контексте сделанный Аронсоном блистательный психологический анализ фундаментальных социальных изменений, связанных с процессом расовой десегрегации в школах Соединенных Штатов Америки. В центре этого анализа - те же вопросы, которые волнуют нас сегодня в связи с нашими собственными реформами: надо ли действовать быстро и решительно или же постепенно? надо ли сначала подготовить и воспитать население, сформировать соответствующие аттитьюды* и ценности или же, не дожидаясь, пока люди будут полностью готовы, следует форсировать организационные и институциональные преобразования?...
Еще одна эффективная прикладная стратегия формирования и изменения отношений между людьми - организация совместной деятельности. Ее, например, с успехом применяли при перестройке межличностных отношений в школьном классе ("техника составления картинки-головоломки"). Нельзя не заметить, что подобная стратегия очень близка по духу отечественной теории деятельности, и в нашей стране были выполнены исследования и прикладные разработки, продемонстрировавшие сходные результаты.
И наконец, о главном богатстве книги Эллиота Аронсона. Благодаря изложенным в ней научным фактам и закономерностям российский читатель получает доступ к колоссальным информационным ресурсам, накопленным западной и, прежде всего, американской наукой.
Подлинная наука всегда стремится к интернационализации, к все-мирности, но закрытое советское общество препятствовало контактам российских и западных ученых, сдерживая развитие социальных и поведенческих наук. Для меня и моих коллег огромным событием был приезд в 70-е гг. в Ленинград американских психологов Пола Экмана и Ли Росса. Сколько изобретательности им пришлось проявить, чтобы встретиться с нами, уйдя из-под контроля надзирающих за ними советских официальных лиц! А один известный американский социальный психолог был даже выслан из СССР за то, что осмелился провести на городских улицах небольшое исследование социального влияния. Не чувствуя опасности, он поделился его результатами, выступая в Ленинградском университете. Что уж говорить о свободном обмене людьми и идеями и о совместных исследованиях!
Благодаря освободительным изменениям, происшедшим в России в конце 80-х - начале 90-х гг., российские ученые и преподаватели могут, наконец, беспрепятственно сотрудничать со своими американскими и европейскими коллегами, а российские студенты могут черпать знания из учебников, написанных в Америке - стране, где живет и работает большинство социальных психологов, лидирующей и задающей мировой уровень в этой области науки.
Часто возникает беспокойство по поводу степени универсальности социально-психологического знания и, в частности, по поводу того,
* См. сноску на с. 31. 10
совпадают ли социально-психологические закономерности, характерные для россиян и для жителей США (раньше речь шла, соответственно, о "советских людях" и о гражданах "капиталистического общества"). Жизненные наблюдения, успешно развивающееся сотрудничество между гражданами России и США, да и строгие научные сравнения убедительно демонстрируют принципиальную общность фундаментальных социально-психологических механизмов и процессов у россиян и американцев, общность, которая в последние годы по понятным причинам усилилась. Хотя багаж отечественной социальной психологии пока несопоставим с американским, но все же в тех случаях, когда соответствующие исследования у нас предпринимались, наши ученые, как правило, обнаруживали, что для россиян характерны те же базовые феномены, что и для американцев, - такие, например, как конформность, рассогласования между аттитьюдами и поведением, стереотипи-зация, уже упомянутая зависимость межличностных отношений в группе от структуры деятельности, стили лидерства и др. Что касается позиции Аронсона, то, судя по содержанию книги, он тоже считает, что общее в социальной психологии важнее различий между жителями разных стран. Более того, как явствует из заглавия книги, он принимает во внимание и общность человеческой и животной психики.
Конечно, универсальность методологии и многих социально-психологических закономерностей вовсе не исключает межстрановых и межкультурных различий (иногда очень колоритных) в конкретных социально-психологических феноменах. И тот факт, что Эллиот Аронсон - ученый-американец, естественно, накладывает отпечаток американской специфики на описание тех фактов и закономерностей, о которых идет речь в книге. Однако "объем" этой специфики не стоит заранее переоценивать, а более точные представления о социально-психологических различиях между россиянами и американцами могут появиться только в результате будущих масштабных исследований. Пока же подобное преувеличение американской или западноевропейской специфики часто выступает в роли самооправдания, позволяющего просто игнорировать достижения мировой науки, тормозящего наше интеллектуальное и социальное развитие.
К слову сказать, почему мы должны видеть в национальной специфике "Общественного животного" только риск несовпадения с российскими реалиями? На мой взгляд, присутствующий в книге американский колорит придает ей дополнительный интерес. Мы узнаём много нового про Соединенные Штаты Америки, про настроения и поведение американцев, про те социальные и социально-психологические проблемы, которые там существуют, и, главное, про то, как реагируют на эти проблемы ответственные и образованные граждане этой страны. Американские интеллигенты, одним из замечательных представителей которых является Э. Аронсон, не только фиксируют и научно описывают проблемы (что тоже, конечно, немало), но и делают все, чтобы мобилизовать имеющиеся интеллектуальные ресурсы для их решения. В ходе знакомства с книгой возникает образ Америки как страны, у которой есть серьезные проблемы, но также есть и не менее серьезные люди, которые с этими проблемами борются и справляются!
Задумываясь о различиях между странами и культурами, не стоит упускать из виду различные этапы в развитии одного и того же общества. Как здесь не вспомнить о том, что сегодняшнее российское общество резко отличается от того общества, каким оно было до середины 80-х гг.? Успех нашего дальнейшего развития не в последнюю очередь будет зависеть от того, насколько интеллигенции и всему обществу удастся осознать происшедшие изменения и перспективы на будущее. Книга Э. Аронсона как раз и дает читателю концептуальные средства для осознания социально-психологических изменений в российском обществе.
Возьмем, например, изменения, связанные с многократным увеличением числа степеней свободы человека во многих сферах частной и общественной жизни. Свобода, как об этом подробно пишет Аронсон, неотделима от когнитивного диссонанса, и значит, по сравнению с условиями несвободы, более сильными и частыми неизбежно должны стать и переживания диссонанса. Знание этой закономерности - одной из многих, к которым привлекает наше внимание книга Э. Аронсо-на, - позволяет более осмысленно взглянуть на нашу сегодняшнюю жизнь, лучше понять присутствующие в ней дополнительные психологические трудности, опознать в сегодняшней социальной реальности психологические эффекты, вызванные попытками людей уменьшить возросшие диссонансы.
В заключение хочу сказать, что книга "Общественное животное" - очень интересное, увлекательное, захватывающее чтение. В отличие от большинства американских учебников, в ней нет рисунков, графиков, вынесенных на поля определений и других элементов оформления: таков несколько аскетический стиль оригинала, и мы не решились его менять. Зато в книге присутствуют красота и изящество мысли, а также чувство юмора, столь полезное в занятиях серьезным делом. Автор сделал строго научную книгу понятной и доступной, все теоретические рассуждения и эксперименты он поясняет на понятных жизненных примерах. Всюду, где это возможно, он старается использовать простые, знакомые слова, постепенно приучая читателей к социально-психологическим терминам. Уверен, что все, кто будет знакомиться с книгой, в полной мере оценят эти ее достоинства как учебника. В то же время, издательство и научный редактор будут весьма признательны читателям за критические замечания и пожелания, которые будут учтены в последующих изданиях.
Я признателен профессору Стэнфордского университета Ли Россу за то, что он обратил мое внимание на эту книгу. Хочу также выразить глубокую благодарность Ирине Ивановне Жибровой за литературное редактирование книги и проявленные при этом стремление к совершенству и готовность находить общий язык.
Я рад, что "Общественное животное" начинает говорить по-русски, и желаю читателям успеха в общении с ним.
Владимир Магун
кандидат психологических наук, заведующий сектором исследований личности Института социологии РАН
Мне нравится быть социальным психологом. Для меня это одновременно и удовольствие, и высокая привилегия - заниматься научной дисциплиной, цель которой - понять тонкие способы взаимодействия между людьми и их взаимного влияния друг на друга. Что заставляет нас любить друг друга или, напротив, ненавидеть? Что вызывает в нас доброту или жестокость, взаимопонимание или предубеждение, покорность или противодействие? Я убежден, что это один из самых возбуждающих, важных и сложных объектов исследования, с которыми когда-либо сталкивался ученый. Особую радость мне приносит то обстоятельство, что многие из нас, будучи социальными психологами, испытывают непреодолимое желание выйти за пределы простого удовлетворения научного любопытства при изучении всех перечисленных проблем. Наоборот, мы стремимся всюду, где это возможно, использовать накопленные нами знания в целях улучшения условий человеческого существования, пытаясь, с одной стороны, снизить уровень предрассудков и уменьшить кровопролитие, а с другой стороны, повысить "количество" доброты, сотрудничества и взаимопонимания между людьми.
Четверть века назад, когда я приступал к работе над тогда еще первым изданием этой книги, мои цели были более чем скромными. Мне хотелось написать ее для моих студентов, рассказав им, по возможности живо, о той области знания, которую я так люблю. В процессе этого рассказа я хотел оставаться во всем ученым, но в то же время не хотел, чтобы моя строго научная образовательная "закалка" привела бы в результате к появлению книги идеально выверенной, сухой, скучной и чрезмерно осторожной. Да, я желал быть точным в своих формулировках, но одновременно мной неотступно владела мысль донести до читателя и то воодушевление, которое вызывает у меня эта сфера научной деятельности, сделав это ясно и доступно.
Короче, я писал эту книгу, ориентируясь в первую очередь на моих студентов. Я поставил перед собой цель - показать им, почему я испытываю такой подъем и энтузиазм, занимаясь своей наукой. Поскольку у меня не было задачи угодить моим коллегам - ученым-исследователям и универси-15
тетским преподавателям, то я сразу же отказался от мысли занять отстраненную, строго академическую позицию, характерную для авторов большинства учебников. Наоборот, я старался, как мог, говорить с читателем "своим голосом", а не голосом ученого-экспериментатора в лаборатории или профессора в университетской аудитории. Мои друзья, первыми прочитавшие книгу еще в рукописи, особо отмечали, что в процессе чтения они как будто слышали мой голос, и для меня это был большой комплимент! Но я и не предполагал, что книга вызовет широкий читательский интерес, то есть значительному числу людей, исключая круг моих близких друзей (и, пожалуй, нескольких моих студентов), будет особенно интересно послушать голос некоего Эллиота Аронсона.
Поэтому легко вообразить мое удивление, когда эта книга, только выйдя из печати, превратилась в бестселлер! Те самые профессора и исследователи, удовлетворять вкусам которых я вовсе не собирался, горячо приняли мою книгу и включили ее в список обязательного чтения для своих студентов. Она немедленно распространилась в университетских аудиториях по всей территории Соединенных Штатов Америки, и за прошедшие 25 лет популярность "Общественного животного" нисколько не уменьшилась. В таком высокомо-бильном обществе, каким является сегодняшняя Америка, подверженном в большой степени всему, что "ново", "улучшено" и "модно", столь продолжительный успех моей книги все еще остается для ее автора маленьким чудом.
Однако еще важнее другой факт. Несмотря на то, что книга была написана с характерной американской точки зрения, мой труд был с тех пор переведен на многие иностранные языки, став популярным пособием для студентов таких различных стран, как Япония, Испания, Венгрия, Германия, Польша, Израиль, Китай, Корея, Финляндия, Болгария и многие другие. Причем в некоторых из них читательская аудитория уже не ограничивается привычными университетскими и научными рамками - книгу читают многие "обычные" люди, и это обстоятельство особенно греет мне душу.
И вот наконец книга переведена в России, за что я хочу особенно поблагодарить моего российского коллегу Владимира Магуна, российское отделение Фонда Сороса и московское издательство "Аспект Пресс", без усилий которых эта публикация вряд ли состоялась бы. Издание "Общественного животного" на русском языке очень значимо для меня по многим причинам - как геополитическим, так и сугубо личным. Первые очевидны, и я не буду на них долго останавливаться, разве что отмечу то удовлетворение, которое вызывает у меня разительная перемена, происшедшая на протяжении последнего, весьма короткого отрезка времени: две великие державы XX века, еще недавно более всего озабоченные тем, как бы эффективнее уничтожить друг друга, теперь сотрудничают и тесно взаимосвязаны. И публикацию моей книги я рассматриваю как органическое выражение этого нового духа сотрудничества и дружбы между нашими странами.
Что же касается личных причин, то они следующие. Мои исторические корни - в России: все четверо моих бабушек и дедушек эмигрировали оттуда в Соединенные Штаты Америки в самом конце прошлого века, будучи молодыми людьми, это произошло ровно 100 лет назад! Мой отец родился в России, а мать - уже в Америке (спустя два года после того, как туда эмиг-16
рировали ее родители). Мне ничего другого не остается, как просто верить, что в моей душе сохраняется частица России. Когда я впервые, будучи еще студентом, открыл для себя творчество великих русских писателей (конечно, в переводе на английский язык) - таких, как Толстой, Достоевский, Чехов, то остро ощутил родственную связь с русской культурой. Произведе-Ь ния этих писателей затронули меня глубже, чем все, что я читал ранее. По; этому сейчас, когда моя книга переведена на русский язык, я чувствую, что возвращаю что-то, пусть очень скромное, родине моих предков. И я лелею i надежду на то, что хотя бы некоторые из студентов, которые познакомятся с русским изданием книги "Общественное животное", получат во время ее чтения то же удовольствие, какое испытывал я, когда писал эту книгу.
Почему я написал эту книгу
С сентября 1970 по август 1971 г. я находился в Стэнфорде (Калифорния) по приглашению Центра перспективных исследований в области наук о поведении.
В течение этого времени я был обеспечен всем, о чем только может мечтать исследователь: финансовой поддержкой, полным набором стимулов к научной работе и полной свободой делать то, что хочу. При этом меня еще заверили, что я не несу никакой ответственности перед кем-либо и за что-либо... Именно тогда, удобно расположившись на чудесном холме приблизительно в 30 милях от Сан-Франциско (который и по сей день я люблю больше всех остальных городов) и имея в запасе целый год, который я был волен провести, как душе угодно, мне пришло в голову написать эту книгу. Казалось бы, что еще нужно? Вокруг такая красота (ею славятся окрестности Сан-Франциско), да и сам этот возбуждающий город, находящийся от меня, можно сказать, на расстоянии вытянутой руки, однако я решаю запереть себя в четырех стенах и писать книгу. Что же стояло за таким странным намерением? Ясное дело, не умопомешательство и не сильная нужда в деньгах. Если и существовала единственная причина, по которой я взялся за этот нелегкий труд, то состояла она в следующем: память подсказала мне, как однажды, заявив студентам, что социальная психология - наука молодая, я внезапно почувствовал себя трусом.
Вероятно, такая неожиданная реакция требует объяснений. Вообще-то мы, социальные психологи, очень горды тем, что наша научная дисциплина молода. И она действительно молода. Да, разумеется, некоторые пытливые наблюдатели еще со времен Аристотеля выдвигали будоражащие воображение гипотезы относительно социальных феноменов. Однако все эти любопытные рассуждения никто серьезно не проверял вплоть до начала XX столетия. Первый систематический социально-психологический эксперимент, насколько мне известно, был проведен Триплеттом в 1898 г. (он количественно измерил, как наличие конкуренции влияет на продуктивность деятельности). И лишь с конца 30-х гг. в основном благодаря вдохновляющему воздействию Курта Левина и его талантливых учеников возникла собственно экспериментальная социальная психология.
Общественное животное. Исследования
«Общественное животное. Исследования» под ред. Э. Аронсона Том 1. - СПб.: ПРАЙМ-ЕВРОЗНАК, 2003. – 448 с. (Проект «Высшая школа психологии»)
Предисловие
Открытое письмо читателю
ВВЕДЕНИЕ: РАЗМЫШЛЕНИЯ О НАУЧНОМ ТВОРЧЕСТВЕ
1. Исследование в социальной психологии: сила веры. Эллиот Аронсон
2. О бейсболе и неудачах. Эллиот Аронсон
КОНФОРМНОСТЬ И ПОДЧИНЕНИЕ
3. Мнения окружающих и социальное давление. Соломон Э. Аш
4. Бихевиористское исследование подчинения. Стэнли Милграм
5. «Из Иерусалима в Иерихон»: исследование ситуационных и диспозиционных переменных при оказании помощи. Джон М. Дарли и С. Дэниел Бэтсон
6. Изучение поведения заключенных и надзирателей в условиях, имитирующих тюремное заключение. Крейг Хэйни, Кертис Бэнкс, Филип Зимбардо
7. Придание смысла бессмысленности: анализ Джонстауна. Нил Ошероу
МАССОВЫЕ КОММУНИКАЦИИ, ПРОПАГАНДА И УБЕЖДЕНИЕ
8. Эффекты включения разного типа информации в сообщения, возбуждающие чувство (страха) Джеймс М. Дэббс мл., Ховард Левенталъ
9. Способы модификации поведения: атрибуция) или убеждение. Ричард Л.-Миллер, Филип Брикман и Диана Болен
10. Криминология на телевидении: искаженное изображение в средствах массовой информации реалий криминологии. Крэйг Хани и Джон Манцолэти
11. Влияние насилия, отображаемого в СМИ, на совершение убийств в США. Дэвид П. Филлипс
СОЦИАЛЬНОЕ ПОЗНАНИЕ
12. «Эффект контраста» и суждения» о физической привлекательности: красота как социальная проблема. Дуглас Т. Кенрик и Сара Е. Гутиеррес
13. Влияние установок на личные воспоминания. Майкл Росс, Кэти Макфарланд и Гарт Дж. О. Флетчер
14. Доступность установки как фактор, влияющий на взаимосвязи «установка - восприятие» и «установка - поведение»: исследование президентских выборов 1984 года. Рассел Г. Фазио и Кэрол Д. Уильяме
15. Видеозапись и процесс атрибуции: изменение точек зрения «актеров» и «наблюдателей». Майкл Д. Стормз
САМООПРАВДАНИЕ
16. Диссонанс, лицемерие и я-концепция. Эллиот Аронсон
17. Уступчивость без давления: техника «нога в дверях». Джонатан Л. Фридман и Скотт К. Фрезер
18. Снижение диссонанса для снижения веса: роль оправдания усилий при стимулировании потери веса. Дэнни Экссон иДжоэл Купер
19. Зависимость бесчестного поведения от внушенной самооценки. Эллиот Аронсон и Дэвид Р. Митти
20. Использование когнитивного диссонанса с целью стимуляции экономии воды. Крис Анн Диккерсон, Рут Тибодо, Эллиот Аронсон и Дэйна Миллер
Предисловие
Мой учебник «Общественное животное» - попытка объективно представить состояние дел в социальной психологии и рассказать о путях использования наших знаний в этой области с целью облегчить людям решение некоторых из тех проблем, которыми изобилует современный мир. Мне хотелось, чтобы учебник был кратким, живым и занимательным. В нем практически нет ни графиков, ни диаграмм, ни таблиц, ни статистического анализа, ни подробных описаний Дискуссий по вопросам методологии. Хотя чтение подобной книги - необременительный и даже доставляющий удовольствие способ получить представление о социальной психологии, у многих читателей возникла необходимость в более глубоком знакомстве с исследованиями, составляющими костяк «Общественного животного». Идя навстречу их пожеланиям, я и подготовил к изданию эту книгу - «Общественное животное. Исследования».
Отбирая для нее статьи, я стремился к тому, чтобы они были одновременно и дополнением, и приложением к материалу, опубликованному в восьмом издании «Общественного животного». Именно поэтому не только структура второй книги такова, что ее разделы совпадают с главами учебника, но и представленные в ней конкретные статьи свидетельствуют о моем желании дополнить и расширить информацию по основным вопросам, которые были затронуты в «Общественном животном». Более того, я отбирал статьи очень тщательно и с таким расчетом, чтобы читатель мог составить представление как об исследованиях, ставших классическим, так и о работах наших современников. Некоторые из этих статей были признаны классическими уже в то время, когда я впервые прочитал их, обучаясь в университете. Второй полюс этой «непрерывной шкалы» - работы, с содержанием которых я познакомился еще до их публикации. Подобное сочетание позволяет читателю понять как историю развития основных направлений социальной психологии, так и самые современные идеи этой науки.
К классификации статей, представленных в этой книге, можно подойти и с иных позиций. Большинство из них - отчеты о конкретных исследованиях в том виде, в каком они впервые были опубликованы в специальной периодике, другие - работы обзорного характера, посвященные обобщению результатов нескольких исследований определенной проблемы и написанные одним из признанных авторитетов в данной области. Достоинство отчета о конкретном исследовании, хоть порой его и нелегко читать, - содержащиеся в нем детали, необходимые читателю для того, чтобы понять, что, как и для чего изучалось. Обзорные статьи обычно не обременены техническими подробностями, а потому легче воспринимаются; они освещают вопрос с разных сторон и отражают точку зрения человека, который прекрасно осведомлен об этой проблеме. Образно говоря, такие статьи дают читателю возможность заглянуть через плечо исследователя и узнать, как он или она воспринимает поток информации, посвященной какой-либо конкретной теме.
Работая над этим восьмым изданием, я не изменил своему правилу «смешивать» классику и современность, а публикации, в которых излагаются результаты конкретных исследований, - с обзорными статьями. Проходят годы, и я с удовлетворением отмечаю, что некоторые из тех статей, которые я впервые отобрал в 1972 г. как современные, ныне, в 1999 г., заняли свое место среди классических работ. Мне остается лишь надеяться, что и со статьями, которые сегодня публикуются как современные, произойдет то же самое и в будущем они будут признаны классическими.
Эллиот Аронсон
Открытое письмо читателю
Эллиот Аронсон
Добро пожаловать за кулисы! Как уже отмечалось в предисловии, в этой книге собраны статьи двух типов. Некоторые из них представляют собой изложение исследовательских направлений в рамках определенной проблемы. Читать их - одно удовольствие, ибо они содержат описания серий экспериментов, проведенных для проверки или дальнейшего углубления какой-либо идеи. Другие статьи - отчеты об отдельных фрагментах экспериментальных исследований. Они не менее увлекательны, но порой грешат излишней «техничностью». Я убежден, что некоторые из вас (педагоги, студенты старших курсов, статистики и другие увлеченные своим делом специалисты) захотят тщательнейшим образом разобраться в каждой фразе каждой статьи, опубликованной в этой книге, для того, быть может, чтобы спланировать и провести свои собственные исследования. Желаю удачи! А чтобы эти статьи действительно принесли вам пользу, я не изъял из них и не изменил в них ни одной фразы.
Сдается мне, что большинству из вас излишние подробности ни к чему. Скорее всего, вас вполне устроит, если, прочитав их, вы поймете, что именно пытался выяснить исследователь, каким образом он действовал и насколько успешными эти действия оказались. Нет лучшего способа понять логику научного исследования, чем читать оригинальные отчеты. Это чтение сродни увлекательному приключению, потому что у вас, у читателя, появляется возможность представить себя самого на месте ученого, преобразующего идею в серию конкретных исследовательских операций и пытающегося осмыслить полученные результаты, которые отнюдь не всегда совпадают с прогнозами. Каждый оригинальный отчет о проведенном исследовании состоит из четырех основных разделов: 1) Введение. В нем автор формулирует идею и пишет о том, как она возникла и почему важна, а также излагает ее в виде гипотезы или гипотез. 2) Организация и процедура эксперимента. Раздел посвящен тому, как именно предполагается проверять гипотезу (или гипотезы), т. е. «переводу» последней (или последних) на язык конкретных операций. В социальной психологии это нередко весьма подробный сценарий, разработанный таким образом, чтобы у испытуемого, которого не посвящают в истинные цели эксперимента, были основания для понятной с точки зрения логики реакции на события. Эта часть отчета о хорошо выполненном исследовании нередко бывает самым интересным его разделом, поскольку требует от экспериментатора чрезвычайной изобретательности, если он хочет добиться точности в условиях, максимально приближенных к естественным. 3) Экспериментальные данные. В указанном разделе исследователь описывает полученные результаты, причем делает это в предельно ясной и сжатой форме, и, используя различные статистические методы, оценивает степень их надежности. 4) Обсуждение результатов. Это - завершающий раздел отчета об исследовании, в котором автор оценивает и интерпретирует экспериментальные данные, представленные в предыдущем разделе, и старается объяснить их в контексте уже известной информации. Творчески мыслящий исследователь может также использовать этот раздел для изложения своих соображений относительно значения полученных им результатов и наметить пути дальнейшего изучения проблемы.
Тем из вас, чей опыт чтения подобных отчетов пока еще невелик, я адресую несколько советов относительно того, какие разделы отчета нужно читать внимательно, а какие можно просто просматривать. Если в статье есть раздел «Выводы» (он может либо предварять основной текст, либо следовать после него), я бы начал чтение именно с него, чтобы узнать, чему именно посвящено исследование и каковы его основные результаты. Затем я прочел бы внимательно введение, поскольку в нем изложена история проблемы, и постарался бы вникнуть в гипотезу автора. Следующий этап - очень внимательное чтение процедурной части и беглый просмотр раздела, в котором изложены результаты экспериментов, просто для того, чтобы понять, в какой мере оправдались прогнозы автора. Если окажется, что они не оправдались, я внимательно прочитаю тот раздел, в котором представлено их обсуждение, и постараюсь понять, как именно автор это объясняет и насколько убедительно и правдоподобно его объяснение. Если вы не большой поклонник статистического анализа и если он не слишком интересует вас, я бы посоветовал вам не углубляться в посвященный ему раздел. Тем из вас, кто мало знаком со статистикой или вовсе не знаком с ней, погружение в детали статистического анализа доставит массу хлопот и не принесет никакой пользы. Эти статьи были отобраны, потому что написаны специалистами. Возможно, будет лучше для вас, если вы просто примете на веру то, что статистический анализ выполнен с исчерпывающей полнотой.
ВВЕДЕНИЕ: "РАЗМЫШЛЕНИЯ" О НАУЧНОМ ТВОРЧЕСТВЕ
Исследование в социальной психологии сила веры
Э ллиот Аронсон ( Elliot Aronson )
Обращение к участникам съезда Общества социальных психологов-экспериментаторов в Калифорнийском университете (г. Лос-Анджелес, 1976 г.). С разрешения Отделения № 8 Американской Психологической Ассоциации и издательства Sage Publications , Inc . речь с незначительными изменениями опубликована в Personality and Social Psychology Bulletin , vol . 3, № 2, Spring 1977, p . 190-195.
Выступать перед столь прославленными учеными, посвятившими себя проблемам экспериментальной социальной психологии, одновременно и большая честь, и большое удовольствие. Члены организационного комитета, попросившие меня об этом, первоначально предполагали, что мое выступление будет посвящено ответу на вопрос «Что стряслось с Эллиотом Аронсоном?». Уверен, что остановив свой выбор именно па этой теме, они не в последнюю очередь дали волю собственной иронии. Одновременно я уверен и в том, что в этой шутливой оболочке спрятано вполне серьезное желание узнать, что же на самом деле случилось со мной, и почему я в течение нескольких лет не публикую результатов своих лабораторных исследований. Не исключено, что мои коллеги за границей полагают, будто я вообще решил отказаться от проведения такого рода работы и заняться менее точными исследованиями того, что кое-кто из нас, смеясь, называет «реальной жизнью». Сдается мне, что меня пригласили сюда, чтобы публично упрекнуть в малодушии. Прав я в своих подозрениях или заблуждаюсь, но я все же решил отнестись к просьбе о выступлении со всей серьезностью. Изначально я собирался рассказать об одном исследовательском проекте, связанном с «реальной жизнью», который настолько завладел моими помыслами, что в течение последних четырех или пяти лет я отдавал ему большую часть своего времени. Речь идет о проекте, который меня чрезвычайно увлекает; целью его является изучение последствий при создании в начальной школе групп, обучение которых специально организовано как сотрудничество. Работая над этим проектом, мы сделали немало интересных открытий. Среди них и то, что обнаруженная Джерардом и Миллером (Gerard & Miller, 1975) утрата чувства собственного достоинства у детей - представителей различных десегрегированных этнических групп, во многом является следствием той состязательности, которая царит в ученических коллективах. Поместив детей в особые группы - в группы, обучающиеся в сотрудничестве, - мы смогли сломать эту тенденцию: чернокожие и мексиканские дети приобрели чувство собственного достоинства и стали более успешно усваивать учебный материал, о чем свидетельствуют результаты тестирования (Aronson et al., 1975; Lucker et al., 1976; Aronson et al., 1966).
Однако, оказавшись здесь, я понял, что в послеобеденное время нельзя предлагать аудитории слишком серьезную информацию. В качестве десерта она явно непригодна. К тому же, не успел я появиться здесь, как кое-кто из вас стал настоятельно просить меня рассказать о чем-нибудь легком и по возможности веселом. И я решил поговорить с вами о философии науки. В конце концов, студенты-старшекурсники считают мой подход к философии науки необыкновенно легким, а некоторые даже усматривают в нем повод для шумного веселья.
В 1968 г. Мэррилл Карлсмит (Merrill Carlsmith) и я написали для «Учебника по социальной психологии» (The I landbook of Social Psychology) главу, посвященную эксперименту в социальной психологии. Большая часть этой главы - изложение весьма щекотливых проблем: переживаний и испытаний, выпадающих на долю ученого, решившегося на проведение экспериментальных исследований в этой области. Мы написали об этике экспериментатора, о его небеспристрастности, о случайных выборках, о реализме экспериментатора, о проведении опроса после выполнения испытуемыми задания и о разных прочих вещах, требующих пристального внимания исследователя. Закончив главу и перечитавее, мы поняли, что эксперимент в том виде, как мы представили его, - унылое и безрадостное занятие. Более того, мы также поняли, что подобное описание не отражает нашего собственного восторженного отношения к исследованиям в области социальной психологии и того энтузиазма, с которым мы сами занимаемся ими. И мы включили в свою главу еще один параграф, написав следующее: «Люди, если у вас. возникло впечатление, что исследования в социальной психологии - дело трудное, требующее решения массы проблем, а нередко и превращающееся в источник постоянной головной боли, - вы не ошиблись. Так и есть. Но если мы не смогли донести до вас своего отношения к исследованиям в социальной психологии, которые - несмотря ни на что - считаем исключительно увлекательным и доставляющим удовольствие занятием, значит, мы ввели вас в заблуждение».
С тех пор как эта глава увидела свет, прошло уже несколько лет, и мне кажется, что пришло время объяснить наконец, что же мы имели в виду, назвав эксперименты увлекательным и доставляющим удовольствие занятием. Позвольте мне сделать это с помощью метафоры.
Метафора, к которой я хотел бы прибегнуть, почерпнута мной из романа Альбера Камю «Чума». Действие романа разворачивается в Алжире, в прибрежном городе, охваченном эпидемией бубонной чумы. Один из основных персонажей романа - мсье Гран - милый человек, пишущий книгу. Он преисполнен решимости создать истинный шедевр. Он стремится к тому, чтобы каждая фраза была безупречной, каждый абзац - изумительным, а каждая страница - ни с чем не сравнимым совершенством. Он хочет создать такое произведение, которое потрясет будущего издателя и заставит его воскликнуть: «Шляпы долой, господа, перед вами гений!».
Мсье Гран подолгу сидит за письменным столом, сочиняя первую фразу своего будущего романа, фразу, в которой говорится о женщине, едущей верхом через парк. Но речь в ней идет не о заурядных женщине, лошади и парке. «Однажды ранним майским утром посетители Булонского леса могли увидеть на его аллеях, вдоль которых были высажены цветы, элегантную юную наездницу на гнедом красавце-жеребце». Написанное предложение не нравится автору. Не много ли в нем прилагательных? А может быть, их мало? Передает ли каждое прилагательное именно тот смысл, который он, автор, вкладывает в него? Соответствует ли ритм фразы поступи галопирующей лошади? Не лучше ли вместо «вдоль которых были высажены цветы» написать «обрамленных рядами цветов»? Прошло восемь или девять месяцев, а он все продолжал трудиться над этой первой фразой, ею были исписаны уже целых 50 страниц, но он все никак не мог решить, какой из вариантов лучший, потому что - вы ведь не забыли об этом - уже первая фраза должна была заставить издателя воскликнуть: «Шляпы долой, господа, перед вами гений!».
Однажды, работая над своей рукописью, мсье Гран понял, что заболевает. Шло время, и появились симптомы, говорившие о том, что он стал очередной жертвой бубонной чумы. Домашний доктор мсье Грана, бывший одновременно и его другом, осмотрев больного, сказал: «Мне очень тяжело говорить об этом, но ваши дни сочтены. Вы обречены». И мсье Гран приказал своему другу уничтожить рукопись. Приказ был отдан столь решительно и таким непререкаемым тоном, что доктор немедленно бросил рукопись в огонь - все 50 страниц, исписанных одной фразой, которую автор оттачивал и шлифовал с величайшим усердием и необыкновенной дотошностью.
На следующий день мсье Гран выздоровел. «По-моему, я поторопился», - сказал он своему другу. Разумеется, в этих словах скрыта горькая ирония: единственный решительный поступок, совершенный мсье Граном, был направлен па уничтожение того, что создавалось даже без намека на решительность или спонтанность.
Хватит метафор. Я убежден в том, что существует два подхода к занятию наукой. Один из них - неспешная, методичная, последовательная работа, и примером ученого, применяющего такой подход, вполне может быть мсье Гран. Прежде чем приступить к экспериментам, такой исследователь тщательнейшим образом продумывает их сценарий и все свои действия. На это у него может уйти несколько месяцев. Когда он решает, что сценарий и план экспериментов вполне отработаны, то переходит в лабораторию; протестировав же несколько испытуемых, он убеждается в том, что его сценарий далек от совершенства и нуждается в доработке. Ученый прекращает эксперименты, возвращается в свой кабинет и начинает «доводить» сценарий «до кондиции». Затем тестирует еще несколько испытуемых и снова обнаруживает какие-то недочеты, которые должны быть устранены. Не исключено, что через несколько лет он проведет такое исследование, описав которое заставит редактора журнала сказать его коллегам: «Шляпы долой, господа, перед вами гений!».
Но есть и другой подход к проведению научных исследований. Можно составить принципиальный план, набросав его несколькими росчерками пера, провести пилотный опыт, понять, в чем твоя ошибка, уточнить план и затем провести эксперименты настолько хорошо, насколько это возможно в данный момент. Закончив исследование и приступив к описанию его результатов, ты, скорее всего, поймешь, что, имея возможность начать все сначала, ты бы сработал лучше. В этом нет ничего удивительного: ведь опыт - прекрасный учитель даже тогда, когда речь идет об ученом. Но человек, придерживающийся именно такого подхода к исследовательской работе, не бежит в свой кабинет, чтобы разработать сценарий мифического «совершенного» эксперимента, который заставит его коллег «снять перед ним шляпы». Он описывает свои результаты и торопится опубликовать их, памятуя о том, что наука - система, способная к самосовершенствованию. Смысл этих слов заключается в следующем: я знаю, что если мое исследование несовершенно, пройдет немного времени, и его усовершенствуют мои коллеги. Следовательно, моя цель - ввести в научный оборот новую информацию, заинтересовать ею коллег, дать им возможность, отреагировав на мои результаты с интересом или раздражением, двинуться дальше - провести более интересное исследование чем мое собственное, даже если они предпримут его с единственной целью - доказать, что я ошибаюсь, и даже если им это удастся. В том и заключается одна из замечательных особенностей науки: она развивается благодаря тому, что идеи и мысли одного ученого стимулируют творчество другого. Речь идет именно о том, что Уильям Джеймс назвал в свое время «силой веры» (W.James, 1956). Я уверен, что поскольку моя работа не лишена недостатков, кто-нибудь, прочитав ее, захочет доказать ее несовершенство и выполнит действительно интересное исследование. А это почти всегда приводит к более глубокому пониманию изучаемого явления. И вполне возможно, что после того как мой последователь опишет собственные результаты, редактор, издатель, а за ними и весь мир; воскликнут: «Шляпы долой, господа, перед вами гений!». И это замечательно!
Нет необходимости говорить о том, что я предпочитаю второй путь. Те из вас, кто знаком с моими несовершенным» , исследованиями, и сами без труда могут сделать подобный» вывод. И эта мысль о «силе веры» является важнейшим аспектом моей философии науки. Более конкретно эта мысль может быть выражена следующим образом: нет необходимости добиваться совершенства, чтобы представить свой труд " на суд своих коллег и услышать их мнение, их критику и увидеть, какие действия они предпримут. Значительно интереснее, продуктивнее и полезнее «рисовать картину науки» широким мазками, нежели в течение нескольких лет отшлифовывать и «доводить до кондиции» свой труд, прежде чем представить коллегам «готовый продукт». Поскольку я убежден в способности науки к самосовершенствованию, мне важнее знать, что я привлек внимание своих коллег к решению с какой-то проблемы, чем быть уверенным в собственной правоте. Само собой разумеется, что небрежность и ошибки не -входят в мои планы. Я стремлюсь использовать все имеющиеся у меня в данный момент возможности для того, чтобы сделать хорошую работу, а затем предъявить свой далекий от совершенства труд на ваш суд - на суд своих коллег и критиков. Уильям Джеймс полагает, что существует огромное количество ситуаций, в которых вера играет основную роль. По мнению Джеймса, если во время восхождения на гору вам нужно перепрыгнуть через пропасть, ваша вера в то, что вы способны это сделать, увеличивает вероятность дойти до вершины. Применительно к нашей ситуации можно сказать: уверенность, что другие заинтересуются нашими исследованиями, захотят продолжить их и, возможно, доказать неправоту, побуждает нас проводить работу таким образом и публиковать ее результаты в тот момент, когда максимальна вероятность того, что они станут своеобразной «закваской» для представительного сообщества экспериментаторов.
Прошло несколько лет с тех пор, как Карлсмит и я написали главу для учебника, в которой назвали эксперимент в социальной психологии увлекательным и доставляющим удовольствие занятием. Однако, читая специальные журналы, я все больше начинаю думать о том, что социальная психология утрачивает привлекательность и перестает доставлять удовольствие. Одной из возможных причин этого, как мне кажется, является то, что мы становимся слишком осторожными, слишком предусмотрительными и слишком боимся ошибиться, а эти страхи лишили исследование проблем социальной психологии их изюминки и аромата.
Одним из «побочных продуктов» гипертрофированной осторожности является излишняя неуверенность в своих силах. Воистину, одной из наиболее характерных особенностей современной социальной психологии следует признать недавно обозначившуюся тенденцию ко всеобщей растерянности, заламыванию рук и хныканью. За последние пять или шесть лет меня - по самым скоромным подсчетом - не менее полудюжины раз приглашали на различные симпозиумы, участники которых искали ответы на такие вопросы, как «Куда идет социальная психология?», «Что нам делать с социальной психологией?» или «Выживет ли социальная психология?». Подобная неуверенность навевает тоску. Не поймите меня превратно. Я не против определенной доли сомнений на индивидуальном уровне. Более того, я просто убежден в том, что каждый ученый раз в несколько лет должен подводить итоги своей работы и пересматривать собственные приоритеты. Не исключено, что раз в несколько лет полезно задавать себе такие, например, вопросы: «Что действительно важно?», «Какие этические и социальные проблемы волнуют меня?». Хотя для индивидуума подобный процесс и полезен, при вовлечении в него целой отрасли науки возникает впечатление, что все мы должны двигаться в определенном направлении, придерживаться какой-то определенной методологии и изучать какие-то совершенно определенные проблемы. По-моему, подобная неуверенность в себе смертельно опасна и смешна. Правильнее спрашивать: «Что должны делать ученые!», а не «Что должна делать данная отрасль науки?». Мне нравится представлять себе социальную психологию в виде огромного шатра, в котором одновременно происходит множество различных событий, время от времени пересекающихся и взаимодействующих друг с другом и накладывающихся друг на друга. В этом «шатре» каждый занимается тем, что считает для себя наиболее интересным и полезным, постоянно испытывая влияние своих коллег, которые работают в смежных областях, используя иные методы, или в самостоятельных областях, но аналогичными методами.
А теперь - внимание! На подходе очередная метафора! Речь идет о повести Джерома Дэвида Сэлинджера «Симор: введение». Один из героев, Симор Гласе, выступает в роли критика произведений своего младшего брата, Бадди, подающего большие надежды начинающего писателя. Симор, будучи мудрым и доброжелательным человеком, облекает свою критику в форму писем. Прочитав один из рассказов брата, он написал ему следующее послание (Бадди хранил его в течение многих лет):
«Ты здорово овладел писательским ремеслом. Это правда: ты здорово пишешь. Ты научился составлять фразы, с техникой письма у тебя все в порядке. Ты умеешь связывать отдельные фразы в абзацы. С композицией у тебя тоже все в полном порядке. Единственное, чего ты пока еще не знаешь, - о чем писать, а это очень важная вещь. Размышляя об этом, я пришел к выводу, простота, естественность и «очевидность» которого поразили меня. Вывод этот заключается в следующем: вспомни, что прежде чем стать писателем, ты был читателем. И подумай о том единственном произведении, которое тебе всегда хотелось прочитать. А потом сядь за стол и напиши его».
Будучи ученым, я постоянно ловлю себя на мысли о том, что сам стараюсь извлечь определенную пользу из совета Симора. Я говорю себе примерно так: «Эй, вспомни, что прежде чем стать экспериментатором, ты изучал результаты чужих исследований. Если ты хочешь узнать, что именно стоит изучать, вспомни, о каком именно экспериментальном исследовании социального поведения человека тебе уже давно хочется прочитать, а потом пойди и проведи такое исследование». По мере сил я всегда старался не отступать от моей собственной трактовки совета Симора и порой добивался успеха. Перед такой аудиторией очень опасно говорить о том, что мне всегда сопутствовал успех и что каждый проведенный мною эксперимент был поставлен с одной только целью - получить ответ на единственный волновавший меня вопрос, - так я рискую превратиться в объект насмешек. Мне даже кажется, что я слышу, как кто-то из вас спрашивает: «Вы хотите сказать, что, изучая психологию, вы всегда хотели узнать только одно - что чувствует человек,выливший на себя чашку кофе?» (Aronson, Willerman & I"loyd, 1966). Даже если бы это было правдой, это и тогда было бы рискованным утверждением, но это неправда.
Но у меня были удачи, и я всегда точно знаю, когда именно следую совету Симора, потому что в такие минуты ощущаю творческое волнение. И сейчас, как мне кажется, я переживаю один из таких моментов. Меня волнуют следующие проблемы. Как сделать начальное образование более гуманным и менее травматичным для психики миллионов детей? Как преломить существующую в американском образовании тенденцию к заниженной самооценке у детей, принадлежащих к национальным меньшинствам? Как легко и безболезненно привить искусство «обучения в сотрудничестве» в самых обычных школах? Что нужно сделать, чтобы превратить обучение в школе в увлекательное, интересное путешествие, как с точки зрения социальной психологии, так и с точки зрения приобретения знаний?
Поскольку государственные школы представляют собой заведения, через которые в свое время прошли 95% собравшихся в этом зале и через которые предстоит пройти 95% наших детей и внуков, эти вопросы кажутся мне важными.
Однако я обещал вам, что не буду останавливаться на самом исследовании. Но на чем бы мне действительно хотелось остановиться, так это на неудачах, постигших меня как ученого тогда, когда я не следовал совету Симора. Нередко я проводил исследования, не доставлявшие мне особого удовольствия. Почему? Потому что иногда просто не было стоящей идеи. Или потому, что исследование, которое меня интересовало, казалось мне слишком сложным или требующим больших затрат времени. Когда такое случалось, вместо того чтобы спокойно бездельничать, я пугался. Чего? Позвольте мне сделать небольшое отступление. Вчера, когда мы обсуждали издательскую политику наших журналов, мой друг и бывший студент Дарвин Линдер весьма красноречиво рассказывал нам о том, какова, по его мнению, роль журналов. Он предложил для обсуждения три самостоятельные роли. Одна из них - это роль архива: журналы накапливают и хранят информацию, и если через 50 лет люди захотят узнать, чем занимались социальные психологи в 70-х гг. XX в., они прочтут старые подшивки. Вторая роль журналов заключается в том, что они являются источниками текущей информации: если вас интересует, что происходит сейчас в разных лабораториях, разбросанных по всей стране, или что происходило там три года назад, когда выполнялось то исследование, результаты которого наконец опубликованы, вы можете заглянуть в текущие номера. Третья роль журналов, о которой упомянул Линдер, - прагматическая: публикуя в них свои работы, молодые социальные психологи, проходящие испытательный срок в качестве преподавателей университетов, убеждают деканов в том, что достойны должностей, на которые претендуют. Однако сейчас я хочу сказать не об этом. Третья роль журналов важна не только для молодых людей, стремящихся к тому, чтобы контракт с ними был подписан. Она важна и для многих из нас, отнюдь не юношей, но совсем по другой причине. Хотя наши должности не зависят от публикаций, от них зависит нечто другое. За неимением более подходящего слова я назову это уважением коллег. Целенаправленно и последовательно изучитьодну проблему, которая всегда интересовала меня, мне мешает нападающий на меня время от времени страх. Страх перед тем, что если я не буду постоянно проявлять активность, не буду регулярно «выдавать продукцию» - любую «продукцию», - некоторые мои коллеги могут решить, что я больше «не ловлю мышей», и начнут задавать друг другу вопрос: «Что стряслось с Эллиотом Аронсоном?», а, как вы помните, именно (ответу на этот вопрос я и должен был посвятить свое выступление. Сознание, что я не единственный в этом зале, кому знакомы подобные опасения, успокаивает меня. Если я прав, то не исключено: обсудив эту проблему, мы сможем, по крайней мере, избавиться от «заблуждения относительно собственной уникальности», как назвал его Гарри Стэк Салливан. Это поможет нам освободиться от ненужных опасений, и каждый из нас займется настоящим делом: станет искать ответ на тот единственный вопрос, который всегда интересовал его, и постарается сделать это не только так, как считает нужным, но и как можно лучше.
Э. Аронсон
Общественное животное. Введение в социальную психологию
Предисловие научного редактора русского издания
Эллиот Аронсон, выдающийся американский социальный психолог, родился в 1932 г. в небольшом городке под Бостоном в штате Массачусетс. Его родители были бедны и не получили хорошего образования, но Эллиот в 1950 г. поступил в Брэндайзский университет. Там он однажды случайно попал на лекцию по вводному курсу психологии, которую читал Абрахам Маслоу. Лекция была посвящена предрассудку, и вопросы, которые ставил Маслоу, точно совпали с теми, что в детстве возникали у самого Эллиота, страдавшего от антисемитских преследований со стороны своих сверстников. Эта лекция произвела на Аронсона столь сильное впечатление, что он поменял специализацию в колледже с экономики на психологию.
После получения степени бакалавра Аронсон, по настоянию Маслоу, решает продолжить образование и в 1956 г. поступает в аспирантуру Стэнфордского университета. Здесь произошла его встреча с Леоном Фестингером, который к тому времени как раз закончил свою книгу о когнитивном диссонансе. Эта встреча определила весь дальнейший научный путь Э. Аронсона.
Окончив аспирантуру, Аронсон преподавал и вел исследования в Гарвардском, Техасском и Миннесотском университетах, а последние 25 лет он является профессором Калифорнийского университета в городе Санта-Круз. В 1954 г. он женился на Вере Рабинек, у них четверо взрослых детей.
Эллиот Аронсон известен своими изящными теоретическими идеями, изобретательными экспериментами, остроумными и эффективными прикладными исследованиями и разработками, многочисленными статьями и книгами. Каждый, кто хочет глубоко освоить социальную психологию, часто обращается к "Настольной книге по социальной психологии" (The Handbook of Social Psychology, 1968, 1985) - авторитетнейшей сводке социально-психологического знания, соредактором двух изданий которой он является.
Э. Аронсон внес серьезный вклад в различные области социальной психологии - в изучение диссонанса, убеждающей коммуникации, межличностной привлекательности, предрассудка, экспериментальной методологии. Он удостоен самых авторитетных наград за достижения во всех возможных для ученого сферах деятельности: исследования, книги, педагогическую деятельность и решение практических проблем.
Разносторонняя одаренность Аронсона помогла ему создать один из лучших учебников по социальной психологии, который вы сейчас держите в руках. Книга "Общественное животное" выдержала уже семь изданий в США и переведена на 14 языков мира. Замечательно, что в свет выходит ее перевод и на русский язык.
Есть несколько причин, по которым для тех, кто стремится понять механизмы и законы внутреннего мира и социального поведения человека, книга Э. Аронсона особенно интересна и полезна.
Прежде всего, завораживает общий пафос автора и научного сообщества, которое он представляет, - показать (и доказать!), что сложнейшие психологические явления могут быть изучены средствами науки". построением теорий, выдвижением гипотез, их проверкой в ходе контролируемых экспериментов, в результате которой теория подтверждается или опровергается. Название книги "Общественное животное" лишний раз подчеркивает, что сложнейшие феномены социального поведения человека можно понять, используя, в принципе, ту же научную стратегию, что и при изучении других - "не общественных" животных.
В этой связи уместно вспомнить, что и в нашей стране, начиная с 60-х гг., отечественные ученые приложили немало усилий, чтобы в тесных рамках идеологических запретов и ограничений все-таки узаконить научное социально-психологическое знание, поставить социально-психологическое образование (прежде всего в Ленинградском и Московском университетах), начать развивать исследования в этой области науки, публиковать научные статьи, монографии и учебники. Прежние идеологические запреты отменены, но возникли новые, если можно так выразиться, методологические сопротивления на пути научного подхода к социально-психологическим феноменам. Я имею в виду популярные сегодня рассуждения о неприменимости "позитивистских" подходов к изучению сложных феноменов человеческой психики, о различии между "объяснением" (применимым якобы лишь к объектам физического мира) и "пониманием" (претендующим на монополию в познании антропологических и социальных феноменов), о преимуществах "качественной" методологии в сравнении с "количественной" и т.д. Лучшим ответом на подобный методологический скепсис (и уж тем более на попытки заменить науку мистикой) служит "демонстрация силы" - описание Аронсоном реальных успехов строго научного изучения сложных социально-психологических явлений человеческой психики, его преимуществ перед обыденными, житейскими формами познания.
Другая крайность - сделать из науки собрание священных истин, которые непонятно, как возникли, а потому и непонятно, как связаны между собой и как могут быть подвергнуты изменению. В конечном счете, такая установка лишает человека подлинной свободы в обращении с научной информацией. Учебник Аронсона осуществляет мощную прививку против подобного отношения к науке. В книге сохранен весь драматизм борьбы за знание, которое не преподносится и не воспринимается как нечто закостеневшее, раз и навсегда установленное, а то, что на сегодня установлено, обосновывается в книге не ссылками на авторитет "науки" и "ученых", а доказательной логикой теоретизирования, процедурами экспериментальной проверки теоретических гипотез. Наука - то, что сделано, делается и переделывается человеческими руками и головой. Она предстает как система знаний и практик их добывания, открытая дальнейшему развитию, в котором автор приглашает принять участие, вооружая читателя соответствующими инструментами.
Итак, книга Аронсона, посвященная, несомненно, интереснейшим явлениям человеческой психики, является в то же время и воплощением научности, убедительно демонстрируя ложность деления психологии на "естественнонаучную" и "интересную".
Еще одна граница, которую разрушает Аронсон своим учебником, - это противопоставление психологии теоретической и практической. В книге постоянно наводятся мосты между наукой и практической жизнью, и автор щедро делится результатами своих собственных прикладных исследований по проблемам экономии энергии, преодоления этнических и расовых предрассудков в школьном классе, профилактики СПИДа и др. Принципиальная особенность этих исследований состоит в том, что они базируются на фундаментальных теоретических идеях, конкретные прикладные проблемы решаются не ad hoc, как это чаще всего делается, а исходя из общих принципов и закономерностей.
Э. Аронсон пришел в науку, видя в этом наилучшую возможность приносить пользу людям, но затем, как он пишет в своей автобиографии, исходный мотив - делать добро - стал постепенно вытесняться мотивом поиска истины: последовательность, характерная для многих ученых-психологов. Так что прикладные исследования столь важны для Аронсона еще и потому, что дают ему возможность совместить оба этих мотива - одновременно и делать добро (способствуя, как он выражается, "усовершенствованию человечества"), и искать истину. Те, кто близко знает автора, проницательно замечают, что в этом, как и в других своих проявлениях, он сочетает, казалось бы, несовместимые свойства двух своих столь непохожих друг на друга (и не любивших друг друга) учителей - мягкость и гуманистическую ориентацию А. Маслоу и жесткий сциентизм Л. Фестингера.
Представление о бесполезности теоретической психологии для решения практических проблем и иллюзия независимости прикладных областей психологии от теоретических в России сегодня, к сожалению, широко распространены и влияют на организацию психологического образования, отбор переводимой литературы, планирование научных исследований. Учебник же Аронсона убедительно демонстрирует, что, как и в физике, в социальной психологии "нет ничего практичнее хорошей теории".
Например, для Аронсона, как и для всей современной американской социальной психологии, одной из центральных теоретических идей, получивших мощное экспериментальное подтверждение, является идея власти ситуации в детерминировании социального поведения. И вот этот общетеоретический пафос оказывается на редкость практичным. Из него следует, что для решения многих социальных проблем и столь актуального для нас сегодня реформирования различных сфер социальной жизни вовсе не обязательно затевать трудную переделку личностных свойств людей! Не раз в этой книге мы прочтем, как решая ту или иную практическую проблему, социальные психологи направляли свои усилия не на исправление личностных несовершенств людей, а на эффективное выстраивание ситуации, приводящее к нужному изменению поведения и психики.
Э. Аронсон
Общественное животное. Введение в социальную психологию
Предисловие научного редактора русского издания
Эллиот Аронсон, выдающийся американский социальный психолог, родился в 1932 г. в небольшом городке под Бостоном в штате Массачусетс. Его родители были бедны и не получили хорошего образования, но Эллиот в 1950 г. поступил в Брэндайзский университет. Там он однажды случайно попал на лекцию по вводному курсу психологии, которую читал Абрахам Маслоу. Лекция была посвящена предрассудку, и вопросы, которые ставил Маслоу, точно совпали с теми, что в детстве возникали у самого Эллиота, страдавшего от антисемитских преследований со стороны своих сверстников. Эта лекция произвела на Аронсона столь сильное впечатление, что он поменял специализацию в колледже с экономики на психологию.
После получения степени бакалавра Аронсон, по настоянию Маслоу, решает продолжить образование и в 1956 г. поступает в аспирантуру Стэнфордского университета. Здесь произошла его встреча с Леоном Фестингером, который к тому времени как раз закончил свою книгу о когнитивном диссонансе. Эта встреча определила весь дальнейший научный путь Э. Аронсона.
Окончив аспирантуру, Аронсон преподавал и вел исследования в Гарвардском, Техасском и Миннесотском университетах, а последние 25 лет он является профессором Калифорнийского университета в городе Санта-Круз. В 1954 г. он женился на Вере Рабинек, у них четверо взрослых детей.
Эллиот Аронсон известен своими изящными теоретическими идеями, изобретательными экспериментами, остроумными и эффективными прикладными исследованиями и разработками, многочисленными статьями и книгами. Каждый, кто хочет глубоко освоить социальную психологию, часто обращается к "Настольной книге по социальной психологии" (The Handbook of Social Psychology, 1968, 1985) - авторитетнейшей сводке социально-психологического знания, соредактором двух изданий которой он является.
Э. Аронсон внес серьезный вклад в различные области социальной психологии - в изучение диссонанса, убеждающей коммуникации, межличностной привлекательности, предрассудка, экспериментальной методологии. Он удостоен самых авторитетных наград за достижения во всех возможных для ученого сферах деятельности: исследования, книги, педагогическую деятельность и решение практических проблем.
Разносторонняя одаренность Аронсона помогла ему создать один из лучших учебников по социальной психологии, который вы сейчас держите в руках. Книга "Общественное животное" выдержала уже семь изданий в США и переведена на 14 языков мира. Замечательно, что в свет выходит ее перевод и на русский язык.
Есть несколько причин, по которым для тех, кто стремится понять механизмы и законы внутреннего мира и социального поведения человека, книга Э. Аронсона особенно интересна и полезна.
Прежде всего, завораживает общий пафос автора и научного сообщества, которое он представляет, - показать (и доказать!), что сложнейшие психологические явления могут быть изучены средствами науки". построением теорий, выдвижением гипотез, их проверкой в ходе контролируемых экспериментов, в результате которой теория подтверждается или опровергается. Название книги "Общественное животное" лишний раз подчеркивает, что сложнейшие феномены социального поведения человека можно понять, используя, в принципе, ту же научную стратегию, что и при изучении других - "не общественных" животных.
В этой связи уместно вспомнить, что и в нашей стране, начиная с 60-х гг., отечественные ученые приложили немало усилий, чтобы в тесных рамках идеологических запретов и ограничений все-таки узаконить научное социально-психологическое знание, поставить социально-психологическое образование (прежде всего в Ленинградском и Московском университетах), начать развивать исследования в этой области науки, публиковать научные статьи, монографии и учебники. Прежние идеологические запреты отменены, но возникли новые, если можно так выразиться, методологические сопротивления на пути научного подхода к социально-психологическим феноменам. Я имею в виду популярные сегодня рассуждения о неприменимости "позитивистских" подходов к изучению сложных феноменов человеческой психики, о различии между "объяснением" (применимым якобы лишь к объектам физического мира) и "пониманием" (претендующим на монополию в познании антропологических и социальных феноменов), о преимуществах "качественной" методологии в сравнении с "количественной" и т.д. Лучшим ответом на подобный методологический скепсис (и уж тем более на попытки заменить науку мистикой) служит "демонстрация силы" - описание Аронсоном реальных успехов строго научного изучения сложных социально-психологических явлений человеческой психики, его преимуществ перед обыденными, житейскими формами познания.
Другая крайность - сделать из науки собрание священных истин, которые непонятно, как возникли, а потому и непонятно, как связаны между собой и как могут быть подвергнуты изменению. В конечном счете, такая установка лишает человека подлинной свободы в обращении с научной информацией. Учебник Аронсона осуществляет мощную прививку против подобного отношения к науке. В книге сохранен весь драматизм борьбы за знание, которое не преподносится и не воспринимается как нечто закостеневшее, раз и навсегда установленное, а то, что на сегодня установлено, обосновывается в книге не ссылками на авторитет "науки" и "ученых", а доказательной логикой теоретизирования, процедурами экспериментальной проверки теоретических гипотез. Наука - то, что сделано, делается и переделывается человеческими руками и головой. Она предстает как система знаний и практик их добывания, открытая дальнейшему развитию, в котором автор приглашает принять участие, вооружая читателя соответствующими инструментами.
Итак, книга Аронсона, посвященная, несомненно, интереснейшим явлениям человеческой психики, является в то же время и воплощением научности, убедительно демонстрируя ложность деления психологии на "естественнонаучную" и "интересную".
Еще одна граница, которую разрушает Аронсон своим учебником, - это противопоставление психологии теоретической и практической. В книге постоянно наводятся мосты между наукой и практической жизнью, и автор щедро делится результатами своих собственных прикладных исследований по проблемам экономии энергии, преодоления этнических и расовых предрассудков в школьном классе, профилактики СПИДа и др. Принципиальная особенность этих исследований состоит в том, что они базируются на фундаментальных теоретических идеях, конкретные прикладные проблемы решаются не ad hoc, как это чаще всего делается, а исходя из общих принципов и закономерностей.
Э. Аронсон пришел в науку, видя в этом наилучшую возможность приносить пользу людям, но затем, как он пишет в своей автобиографии, исходный мотив - делать добро - стал постепенно вытесняться мотивом поиска истины: последовательность, характерная для многих ученых-психологов. Так что прикладные исследования столь важны для Аронсона еще и потому, что дают ему возможность совместить оба этих мотива - одновременно и делать добро (способствуя, как он выражается, "усовершенствованию человечества"), и искать истину. Те, кто близко знает автора, проницательно замечают, что в этом, как и в других своих проявлениях, он сочетает, казалось бы, несовместимые свойства двух своих столь непохожих друг на друга (и не любивших друг друга) учителей - мягкость и гуманистическую ориентацию А. Маслоу и жесткий сциентизм Л. Фестингера.
Представление о бесполезности теоретической психологии для решения практических проблем и иллюзия независимости прикладных областей психологии от теоретических в России сегодня, к сожалению, широко распространены и влияют на организацию психологического образования, отбор переводимой литературы, планирование научных исследований. Учебник же Аронсона убедительно демонстрирует, что, как и в физике, в социальной психологии "нет ничего практичнее хорошей теории".
Например, для Аронсона, как и для всей современной американской социальной психологии, одной из центральных теоретических идей, получивших мощное экспериментальное подтверждение, является идея